TravnikАнгельскоеМне бы, знаешь ли, просто ангела,Чёрного, с рожками мелкими. Чтобы прыгал он по комнате, За штанину цеплялся, кудрявенький, Чтоб порыкивал так, понадрывчатей: "Папа, папа, дай людей поиграть!" — А я цыкал на него по-взрослому, И бурчал, ясно дело, сердито так: Дескать, эко вы тут распустилися, Всякий ангел уж к богу дитятится! А потом сам смеялся в бороду, И его промеж рожек оглаживал, Промеж крылышек белых, узорчатых.. Расклад на выборКарты разложены,Ветви раскинуты. Слово расхожее Сковано инеем. Мёртвыми тропами, Чёрными звёздами, Ранней ли смертью, Рождением поздним ли — Выстланы свитки. Чернила сгорели. Золота слитки — В весенней капели. Память о снах — В красный дым полумесяца. Выбор большой — Утонуть иль повеситься. Третий абзац — Сплошь расценки прощения. Рыночный вид Псевдобратского мщения. Ты заслужи, дескать, Право на мнение. Ты прояви, — кричат, — Нужное рвение. Во искупление, Во покаяние, Что мне прощение? Так, подаяние. Поздно просить, И давать уже поздно. Выбор — идти: Через трупы — и к звездам. Серый ГрадТам нет ни Цельсия, ни Ньютона, ни вас,Рождённых в правилах, вершивших исключенья. Вернейший из возможных там экстаз — Экстаз желанного запретного паденья. Сквозь звуки копоти, сквозь пение цветов, Сквозь руки умерших, но силу не изживших, По остовам чернеющих мостов, Вновь наведённых для новоприбывших. Ты переправы ждал? Уволь, седой старик Давно почил в великом Сером Граде, Что пережил и лучших из Владык, И пастухов в тупом послушном стаде. Он и тебя, поверь, переживёт, Когда ты утомишься от всезнанья И в реку мёртвую живой водой сойдёшь, И не сподобишься до с городом прощанья. Да, ты уйдёшь, а кто не уходил? Здесь разум меркнет, погружаясь в стужу, Где воздух терпок и так сладко гнил, И где себе ты сам уже не нужен. И ты сбежишь — позорно, по реке, Мосты сжигая, расставляя знаки "Вернись назад! Вернись к своей тоске! Иди домой, чтобы не знать и плакать". Но разве променял бы сам тогда Всезнание на муки и сомненья? Ты думал — в вечности доступны чудеса? Здесь нет чудес, здесь только утомленье. Беги назад, беги, но только знай — Придут иные, и со смертью Града Чужак познает, наконец, наш край, И будет в знаньи том ему награда. Здесь колыбель и кладбище богов. Погибшие, мы своего ждём часа, Когда среди унылых серых льдов Продолжится в достойном наша раса. Пора пробужденияЯ хочу рассказать тебе сказку, дитя...Ты не помнишь, вестимо, минувшие годы? Ты не видел, я знаю, такие места, Где нет жизни и смерти, людей и природы. В тех краях, милый друг, не слыхали о дружбе, Без нужды не дрались, не искали удачи, Там не брали рабов и не знали о службе, Презирая богов, рассудивших иначе. О, дитя, тех Великих давно уже нет, Боги втоптаны в грязь череды поражений. Они возродятся — сквозь тысячи лет, Бессилие сквозь и сквозь волны гонений. Они возродятся, я знаю, малыш... Увидят последние вёсны и зимы: Те Падшие близко; почуй их, услышь, Они уже явны, они уже зримы. Ты спросишь — зачем тебе этот рассказ? Легенды Межмирья давно устарели? Мы просто хотим, чтобы помнили нас... Мы сделаем то, что тогда не успели. Не бойся, дитя, время страхов ушло, Оно отжито, вечность сплавила страхи. Прими же, дитя, обронил ты копьё, Очнись же, мой Брат, и шагни в мир со плахи. * * *Шли третьи сутки путешествия с ума.В вине молчала истина, но всё же, Её молчание и ветра мне слова Были скорей близки, чем непохожи. Шли третьи сутки, в сонном рёве дней Не различить ни сна, ни псевдояви. Уже испивший истины апрель Свои мечты в слезах бросал на гравий Пустых дорог, ведущих в Дом Судьбы, Где девы в сером мне поют, и скрипки, Смеясь над вечным "если да кабы", Меня терзают. Лоб и сердце липки, По капле пот — и внутрь, и в глаза Течёт, струясь, и мысли непокорны... И слов не хватит, чтобы рассказать, Какую песнь под скрипки пели Норны. * * *Перепутаны ветром полосы —Кто на взлётную? Кто на чёрную? Только крикнешь осипшим голосом, Колыхнёшься травою сорною, Да умолкнешь. (Молчанье — золото, А иного добра не нажито.) По весне опять переполото Поле чувств, погребённых заживо. И глядишь ты, смущаясь, под ноги, И боишься увидеть в прахе Перья той, что любили боги, — Непривеченной синей птахи. И восстанут из тверди зыбкой Ты, она и июнь беспечный. А броня станет снова хлипкой, И тоска, как тогда, бесконечной. Развернувшись, уйдёшь. Воротишься, Не сумев разлюбить "на чистую". Перемелется, перехочется... Переломишься, значит — выстоишь. Перетерпишь — и ветер сжалится, Быль вернёт, разметавши мороки. И бродяга, смеясь, оскалится: "Хоть и платишь, ужели дорого?" За реальное, настоящее, Отдал всё, что отдать назначено... И ответом — в глазах горящее: "Что имею — моё. Оплачено." |